Братья Карамазовы

“А не замахнуться ли нам, друзья мои, на Вильяма, понимаете, нашего Шекспира?”

Эмиль Брагинский, “Берегись автомобиля”.

Смешно и наивно, наверное, мне писать о книге Федора Михайловича нашего Достоевского после того, как все творчество и самую жизнь которого до самой последней малости любовно изучили, вдумчиво упорядочили и подробно разъяснили литературные исследователи. И какие - серьезнейшие знатоки, именитые или сделавшие имя этими своими исследованиями. Вольно же мне, не дочитавшему еще и этой одной книги, в восторженной экзальтации вторгнуться в столь высокоученое сообщество, именно что “замахнуться”. Впрочем, в отзыве моем есть только то, что сам я в книге нашел, увидел и приобрел. Для других скажу: не более того, но для себя - и в этом главная ценность - скажу, что и не менее того. Суждение же это много больше говорит обо мне, чем о предмете, о котором другими сказано больше, шире и глубже.

Наблюдаемая нами биография Федора Павловича Карамазова вздорна и противоречива. Фактическая сторона ее вызовет у постороннего наблюдателя лишь одну оценку: сумасброд. Ибо - не убежденный подлец и часто действует себе самому во вред, не дурак и рассуждениях своих забирается туда, где “не рискует сломать голову лишь очень образованный человек”. И не холодный циник, ибо жизнь свою превратил в прикладное решение вопроса существования Бога. Это Прометей, который пошел против Бога и, стоя во весь рост, ждет карающего удара свыше. И он вызывал бы восхищение, если бы проявления его бунта не были столь неприятны - до мерзости, до отвращения.

Чтобы распутать этот клубок, автор разделил его на первоэлементы и сосредоточил их в сыновьях Федора Павловича. Получилось три очень чистых характера, в кристальности которых вся лабиринтность человеческой натуры проясняется по всех подробностях. Нельзя сказать, что характеры эти однобоки, нет - всем им свойственна отцовская душевная организация - но разделить их можно: и рассудительного Ивана Федоровича и беспокойного Дмитрия Федоровича, и тихого Алексей Федоровича. Разделить как раз по примату одного из выведенных автором элементалей человеческой сути - Ума, Сердца и Души. “Собрать все четыре характера и увидеть в них всю русскую душу” предлагает нам Федор Михайлович и это удается, ох как удается…

Три души, три поля боя, три битвы Света c Тьмой, Бога с Дьяволом…

В уме рационалиста Ивана Федоровича идет принципиальный спор о существовании Бога. “Коль Бога нет, то все дозволено?” А если дозволено не все - стало быть, и Бог есть? Или… ? Возведенный в абсолют рационализм делает грань все тоньше и острей, она режет разум и может довести до безумия, даже убить. Собственно, и убивает. Но останавливаться на полпути бросивший вызов небу не станет.

Дмитрия Федоровича абсолютные истины не волнуют совершенно и, в отличие от брата, он живет внутри себя, своими чувствами, своей правотой и сам для себя является “мерой всех вещей” в мире. “Две бездны” умещаются в его сердце, кипят страсти, низвергается и возрождается нравственность. Самый подлый преступник и самый строгий судья в одном лице ведут извечный спор свой. Все безумства Дмитрия Федоровича - лишь слабый отсвет сжигаемых святынь и слабый отзвук Страшного суда. Никакое преступление уж не шокирует ниспровергателя нравственности и никакое осуждение не устрашит его. Его даже не интересует результат - себя самого он судит уже за намерения. А в намерениях своих он жесток. Чтобы спасти командира от растраты, он предлагает деньги с тем, однако, чтобы за ними непременно пришла дочь его. Ситуация, заметим, предельно ясная. Но когда бедная девушка, согласная на все, приходит к нему - добровольно, через унижение - ее встречает благородный рыцарь, который бескорыстно отдает свои последние деньги, спасая командира своего от бесчестья. Не результат его интересует, не результат - а лишь намерение. Дьявол сказал свое слово и ушел - пришел черед карающего Бога. И так - всегда, ежесекундно, прорываясь наружу дикими выходками и исступленными покаяниями.

В душе же Алексей Федоровича, Алеши Карамазова творится совершенно иное. Послушник в монастыре, всеми силами своими обращенный к Богу, он тоже стремится к абсолютному познанию. И, когда в смерти духовного наставника своего, в святости и нетленности которого уже давно уверился и не мыслил ничего иного, он наблюдает “постыдно” поспешное тление, “упреждающее природу”, почва уходит у него из-под ног. Дополнившая картину мелочная суетность вокруг “пропахшего” покойника, со всеми мелкими дрязгами, смущением святых отцов и ехидным торжеством иноков “другого пути” окончательно добила бедного юношу и он покидает монастырь, чтобы разобраться в себе и в мире. Написанный приглушенными полутонами образ искренней, неосуждающей добродетели, к которой тянутся все окружающие за принятием и примирением, меж тем тоже носит в себе неустранимое противоречие. Имея восприимчивость к тончайшим стрункам души окружающих, он и в своей слышит много больше того, чем может принять, и осознание недостойности своей выбранному пути делает его глубоко несчастным.

Разные они, но вопреки всем различиям они братья, а вместе с отцом - они все Карамазовы. И все “карамазовское”, что показывает нам Федор Михайлович - суть всего русского. Расчетливость Ивана, метания Дмитрия и созерцательная трагичность Алексея - это все он, Федор Павлович, запутавшийся как в трех соснах в трех элементалях, ни одному из которых он не хочет отдать предпочтения за счет остальных. Все в нем есть - и Сердце, и Ум, и Душа, нет лишь чувства меры. В этом-то, наверное, и заключается суть русского характера, величайшим из исследователей которого признан Достоевский. “Русский” это не кровь, это - культура. Единение и конфликт Сердца, Ума и Души. Предельное, доведенное до абсолюта. И именно таким русским был сам Федор Михайлович Достоевский. Последним русским, возможно - единственным.

И - да, написана книга тем самым русским языком, который только и можно назвать великим и могучим. Завораживающая плавность, изящество и щедрость на грани расточительности, полноводность - восхищает и подает пример для подражания. Впрочем, наверное это уже заметно.